Это первая часть лекции «Интернациональный социализм против национального реформизма», которая была прочитана Кларой Вайс, Крисом Марсденом и Питером Саймондсом в рамках Летней школы Партии Социалистического Равенства (США) 2025 года, посвященной истории расследования «Безопасность и Четвертый Интернационал». В качестве дополнения к этой части лекции читателям рекомендуется изучить очерк Льва Троцкого «К социализму или к капитализму?»
Эта лекция будет посвящена стратегическому опыту международной революции, на основе которого троцкистское движение консолидировалось в качестве единственной тенденции революционного марксизма в XX и XXI веках. В центре исторической борьбы троцкизма против сталинизма стояла перспектива международной социалистической революции. Одной из первых крупных арен, на которой проявилось это фундаментальное столкновение исторических перспектив и классовых ориентаций, стала советская экономическая политика. 15 октября 1923 года 46 старых большевиков заявили о своей политической солидарности с позициями Льва Троцкого по вопросам экономической политики и внутрипартийной демократии. Они требовали ликвидации «фракционного режима», консолидации планирования и усиления советской промышленности [1]. Чтобы понять классовые вопросы, задействованные в этом конфликте, необходимо прежде всего объяснить, пусть и кратко, происхождение и природу советской экономики.
Истоки советской экономики
Экономическая стратегия Троцкого в борьбе со сталинизмом была конкретизацией его концепции перманентной революции. Как пояснял товарищ Кристоф Вандрайер в предыдущей лекции, Троцкий раньше и яснее, чем кто-либо другой, предвидел, что революционная перестройка России приобретет социалистический и интернациональный характер. Анализ Троцкого отличался своим международным подходом. Он исходил не из развития экономики отсталой России, а из возникновения глобально интегрированной мировой экономики и всего исторического развития социальной революции. На этой основе он показал, что страны с запоздалым экономическим развитием, такие как Россия, не будут просто копировать развитие Франции или Англии. Скорее, вследствие интеграции отсталых стран в мировую капиталистическую систему они подвергнутся действию закона «комбинированного и неравномерного развития».
В то время как Россия до 1917 года во многих отношениях все еще была отсталой и преимущественно аграрной страной, капитал и технологии для индустриализации России предоставлялись ведущими европейскими империалистическими державами. В результате фабрики в России имели самое передовое технологическое оборудование. Рабочий класс, хотя и относительно небольшой, был сконцентрирован в нескольких индустриальных центрах. Через свои сельскохозяйственные экспортные поставки крестьянское хозяйство также стало зависимым от мирового рынка. Российская буржуазия тем временем была столь же зависима от мирового финансового капитала, сколь и бессильна перед лицом царизма.
Троцкий осознавал, что в этих условиях рабочий класс был единственным классом, способным реализовать нерешенные задачи буржуазно-демократической революции. Однако рабочие будут вынуждены делать это при помощи социалистических мер. В то время как Ленин до 1917 года представлял себе диктатуру двух классов, рабочего класса и крестьянства, Троцкий понимал, что как класс, зависящий от частной собственности на свои средства производства, крестьянство в конечном итоге вступит в конфликт с социалистическими мерами революции. Открытого конфликта между рабочим классом и крестьянством можно было избежать только путем распространения революции на более развитые страны, что позволило бы осуществить огромное и быстрое поднятие производительных сил. Поэтому он видел установление диктатуры рабочего класса в союзе с беднейшим крестьянством как первый решительный шаг и неотъемлемую часть социалистической перестройки мировой экономики.
Эта перспектива была подтверждена всей динамикой революционного процесса, который немедленно приобрел международное измерение, как политическое, так и экономическое. Завоевания Октябрьской революции оказали далеко идущее влияние не только на российский капитализм, но и на мировой империализм. Каковы были эти завоевания на социально-экономическом уровне?
Во-первых, революционное правительство экспроприировало все крупные банки и аннулировало внешний долг России. В то время Россия была крупнейшим иностранным должником в мире, поэтому это оказало огромное влияние на иностранный капитал.
Во-вторых, оно экспроприировало и национализировало крупные корпорации, включая те, что принадлежали немецким, французским, бельгийским, британским или японским компаниям.
В-третьих, большевики ввели монополию внешней торговли. Это означало, что весь экспорт и импорт контролировались и регулировались советским государством.
В-четвертых, большевики заложили, пусть и в рудиментарной форме, основы социалистического планирования.
После захвата власти в Советскую Россию почти немедленно вторглись империалистические силы, включая армии Германии, Франции, Великобритании, США и Японии. Красная армия под руководством Льва Троцкого должна была защищать и расширять завоевания революции в вооруженной борьбе. Но хотя революционные движения вспыхнули в Италии, Германии, Финляндии и Венгрии, рабочий класс не смог захватить власть в этих странах из-за предательства социал-демократии. В результате, в момент своего образования в декабре 1922 года Советский Союз был ограничен основной частью территории бывшей Российской империи.
Но хотя революция отменила господство капитала в пределах границ СССР, она не избавила СССР от воздействия динамики мировой экономики и империализма. Учитывая изоляцию революции, эта динамика преломлялась теперь в классовых отношениях внутри СССР, прежде всего между рабочим классом и крестьянством. Этот фундаментальный социальный конфликт между империализмом и социалистической революцией или, иначе говоря, между мировой буржуазией и рабочим классом, нашел свое политическое выражение во все более ожесточенной борьбе сталинистской бюрократии против троцкистского движения.
Новая экономическая политика
Весной 1921 года большевистское руководство ввело так называемую Новую экономическую политику (НЭП), которая предполагала значительные уступки частному капиталу. Огромные жертвы империалистической и гражданской войны — гибель миллионов рабочих и крестьян в ходе войны от голода и болезней, а также разрушение значительной части промышленной и транспортной инфраструктуры страны, — истощили население. Крестьянство было доведено до грани всеобщего восстания. Поражения международной революции означали, что Советская республика останется в изоляции гораздо дольше, чем предполагалось. В этих условиях уступки частному капиталу были необходимы, чтобы остановить хозяйственный коллапс и обеспечить экономическое восстановление.
Что предполагал НЭП? Крестьянам было разрешено заниматься частной торговлей для продажи своей продукции. В городах была вновь разрешена работа мелких и средних частных предприятий.
Однако, в отличие от периода до 1917 года, Советское государство сохранило контроль над внешней торговлей, т.е. крестьяне не могли самостоятельно экспортировать зерно и другую продукцию, а управляющие промышленностью не могли просто импортировать более дешевые промышленные товары из развитых капиталистических стран. Промышленность и транспорт оставались на 90 процентов национализированными. Рычаги финансов также находились в руках государства. Таким образом происходила постоянная борьба между капиталистическим сектором — сосредоточенным в основном в сельском хозяйстве — и социалистическим сектором, сосредоточенным в промышленности. Социальными слоями, которые больше всего выиграли от разрешения существования «капиталистического сектора», были частные торговцы, зажиточные крестьяне, так называемые «красные директора» и слои государственной бюрократии, которые были вовлечены в частную торговлю и регулировали ее. Классом, который в основном зависел от социалистического сектора и был связан с ним, был рабочий класс.
К 1923 году стало ясно, что НЭП предотвратил экономический крах и способствовал восстановлению хозяйства. Но это восстановление было чрезвычайно неравномерным. Промышленность пострадала гораздо серьезнее и восстанавливалась медленнее, чем сельское хозяйство. Тем временем частные игроки — т.е. зажиточные крестьяне и городские торговцы (так называемые «нэпманы») — доминировали в зерновой торговле. Таким образом опасность заключалась в том, что экономическое восстановление укрепляет не рабочий класс, а капиталистов в советском обществе, сосредоточенных в деревне. Другими словами, сами успехи экономического восстановления остро поставили вопрос: к капитализму или к социализму?
Троцкий определил эту ключевую проблему еще в апреле 1923 года. В своем докладе на XII съезде партии он ввел термин «ножницы кризиса». Коллапс промышленности и ее неспособность производить промышленные товары для деревни достаточного качества и по низким ценам привели к растущему расхождению цен на промышленные товары (в основном покупаемые крестьянами) и цен на сельскохозяйственные товары (в основном покупаемые рабочими), — так называемые «ножницы». Другими словами, городская промышленность не могла удовлетворить спрос деревни.
Это накладывало ограничения не только на потребление, но и на экспорт и импорт. Это, в свою очередь, еще больше мешало развитию промышленности. В такой ситуации даже хороший урожай представлял серьезную опасность: он демонстрировал неспособность городов удовлетворить спрос деревни и реализовать ее продукцию. Это давало дополнительный стимул для поощрения частных торговцев и зажиточных крестьян в их усилиях вести дела напрямую с мировым капиталом и экспортировать зерно без контроля Советского государства, то есть путем ликвидации монополии внешней торговли. Если бы они добились успеха, то стали бы социальной базой для реставрации капитализма и ликвидации завоеваний Октября. Каково же тогда было решение?
На протяжении 1923–1927 годов Троцкий и Левая оппозиция объясняли, что эта диспропорция между сельским хозяйством и промышленностью может быть преодолена только путем планового подхода к развитию промышленности. В то же время государство должно было увеличить экспорт зерна и использовать выручку для финансирования индустриализации. Что наиболее важно, Троцкий признавал, что каждый шаг вперед советской экономики неизбежно усиливал ее зависимость от мирового капиталистического рынка. В 1925 году Троцкий объяснял:
Именно благодаря нашим успехам, мы вышли на мировой рынок, т.е. вошли в систему мирового разделения труда, и мы остаемся при этом в капиталистическом окружении. В этих условиях, темп нашего хозяйственного развития определит силу нашего сопротивления экономическому нажиму мирового капитала и военно-политическому нажиму мирового империализма [2].
Вопрос был в том, как советское руководство будет управлять этим процессом и регулировать его, чтобы извлечь из него максимальную пользу для рабочего класса. В противном случае прокапиталистические силы внутри советского общества неизбежно будут использовать этот же процесс хозяйственного развития в своих интересах.
Троцкий настаивал на том, чтобы самые передовые технологические ресурсы и, где возможно, капитал мирового рынка использовались для ускорения развития советской промышленности и повышения качества ее продукции. В противном случае советская промышленность неизбежно продолжала бы отставать от мировой капиталистической промышленности. Снова процитируем Троцкого: «Всемерно ускорить собственное развитие мы можем только умело пользуясь ресурсами, вытекающими из условий мирового разделения труда» [3].
Этот международный подход к советской экономической политике, основанный на марксистской оценке объективного доминирования мировой экономики над национальными, был отвергнут автаркической теорией построения «социализма в отдельно взятой стране». Провозглашенная Сталиным в декабре 1924 года, она повлекла за собой реакцию против революционного интернационализма и марксизма на политическом, но также и на экономическом уровне.
История и классовое содержание теории «социализма в отдельно взятой стране»
При поверхностном взгляде эта концепция может показаться абсурдной. Действительно, она имела, как часто отмечал Троцкий, «метафизический», т.е. иррациональный компонент. Однако политически и теоретически концепция построения «социализма в отдельно взятой стране» имела давнюю традицию и представляла реальные классовые интересы. Она была укоренена в том же национал-реформистском мировоззрении, которое разделяли политики ревизионистского крыла социал-демократии, что было ясно продемонстрировано в их предательстве рабочего класса, когда они проголосовали за военные кредиты в начале Первой мировой войны. Один из главных теоретиков национального реформизма, Георг фон Фольмар, сформулировал концепцию «изолированного социалистического государства» в эссе 1878 года. Фердинанд Лассаль, один из основателей немецкого социалистического движения, выдвинул национально-государственную ориентацию еще раньше.
Лассаль рассматривал государство не как инструмент классового господства, а как надклассовое образование, которое может обеспечить социальный прогресс. Он апеллировал к прусскому правительству с целью добиться от него реформ в пользу рабочего класса и ускорения промышленного развития Германии. Лассаль был убежден, что социализм может и, фактически, должен быть достигнут в национальных рамках. Он рассматривал социализм как продукт борьбы не рабочего класса, а «нации». В 1864 году он писал: «Мировой рынок будет принадлежать той нации, которая первой решится приступить к введению этой социальной трансформации [т.е. социализма] в грандиозном масштабе. Это будет заслуженной наградой за ее энергию и решительность» [4]. Таким образом Лассаль и фон Фольмар сформулировали своего рода «буржуазный государственный социализм», который позволил бы более эффективно и быстро развивать буржуазную Германию и обеспечил бы ее доминирование в мировом масштабе.
Как и они, Сталин и Бухарин исходили не из рассмотрения мировой экономики и международной классовой борьбы в целом, а из узких национальных рамок. Бухарин заявлял, что рыночные силы, порожденные НЭПом, не будут угрожать социалистическому развитию, а только поощрят мирный переход к социализму, в одной только России, хотя бы и «черепашьим» темпом. Бухарин утверждал, что само существование Советского государства обеспечивает его эволюцию к социализму в одной стране [несмотря на внутреннее и внешнее давление]. Как он выразился, «общие рамки развития в нашей стране заранее даны строем пролетарской диктатуры» [5].
Такие концепции де-факто объявляли классовую борьбу внутри и вне СССР несуществующей или, по крайней мере, не имеющей последствий для судьбы революции. Это был рецепт прострации перед самыми озлобленными врагами рабочего класса и революции и самоуспокоения перед лицом угрозы военной интервенции империализма и все еще подавляющего экономического преобладания капитализма.
В классовых терминах «социализм в отдельно взятой стране» выражал интересы прокапиталистических социальных слоев, которые были ободрены НЭПом. Они включали в себя не только зажиточных крестьян и торговцев, но и большое количество бывших государственных чиновников царской эпохи, которые были реинтегрированы в экономический и государственный аппарат и формировали существенную часть бюрократии. В той мере, в какой они поддерживали Советское государство, они делали это потому, что рассматривали его как продолжение старого русского государства. Иногда открыто, иногда молчаливо они выражали надежду, что социалистическая программа Октябрьской революции будет отброшена ради того, что они считали «реальным вопросом»: великого национального возрождения России.
Их настроения были откровенно выражены Николаем Устряловым, главой так называемого течения «национал-большевизма». Оппозиция провела связь между «национал-большевизмом» — по существу, контрреволюционным течением, — среди советской интеллигенции и бюрократов и экономическим курсом сталинского руководства. Она предупреждала, что «устряловский путь означает развитие производительных сил на капиталистических основах, путем постепенного поглощения завоеваний Октября» [6].
Никто не излагал эту реставраторскую ориентацию яснее, чем Бухарин, лидер правого крыла партии, который открыто выразил это фразой «Обогащайтесь!», адресованной зажиточным крестьянам. Сталин же был лидером того, что Левая оппозиция называла «центристской» фракцией в Политбюро: Колеблясь между левыми и правыми, она выражала прежде всего интересы советской бюрократии.
Будучи паразитической опухолью на теле советского общества, бюрократия выражала давление мирового империализма на рабочее государство. Не имея независимых корней и необходимой функции в процессе производства, бюрократия постоянно балансировала между различными социальными силами. Совершая все более лихорадочные зигзаги, она прагматически реагировала на кризисы, которые чаще всего ею же и были вызваны. Единственным последовательным аспектом линии бюрократии была ее все более решительная и безжалостная борьба против революционного крыла партии под руководством Льва Троцкого. Вплоть до 1928 года фракция Сталина вела эту борьбу в тесном союзе с правым крылом вокруг Бухарина. Вот почему Троцкий использовал термин «правоцентристское» скатывание для периода 1924–1927 годов. В эти годы, как расскажут товарищи Крис Марсден и Питер Саймондс в следующих частях этой лекции, сталинское руководство дополнит свое приспособление к буржуазным слоям внутри советского общества ориентацией на реформистскую рабочую бюрократию в Англии и национальную буржуазию в Китае.
Масштабы внутрипартийной борьбы
В заключение этой части лекции я хочу подчеркнуть, что Троцкий с самого начала осознавал, что в этой борьбе на карту поставлены не просто тактические вопросы или отдельные политические линии, но преемственность марксизма и судьба мировой революции. Это классовое и историческое понимание формировало все его соображения и поведение во внутрипартийной борьбе.
В то время как большинство историков предпочитают сосредотачиваться на борьбе между Троцким и Сталиным как на состязании между двумя личностями, Троцкий сознавал, что какими бы ядовитыми ни были личные атаки на него, он представлял не просто себя, но мощные классовые силы на национальном и прежде всего международном уровне. Он и другие лидеры Левой оппозиции сыграли основополагающую роль в создании Советского государства, его экономических, политических и академических институтов и его вооруженных сил. Атакуя Левую оппозицию, сталинское руководство отвергало политическую перспективу и программу и, в конечном счете, также и человеческие кадры, которые были основой успеха Октябрьской революции 1917 года. Поэтому было жизненно важно сохранить и подготовить кадры не только внутри большевистской партии, но и во всем Коммунистическом Интернационале на основе борьбы за максимальную политическую ясность в отношении фундаментальных стратегических вопросов эпохи.
Стоит подчеркнуть, что в 1920-е годы Левая оппозиция не ограничивалась одними только политическими предложениями. Троцкий, Ивар Смилга, Георгий Пятаков и сотни других оппозиционеров были незаменимой частью советского экономического аппарата. Они часто выполняли влиятельные функции и пользовались значительной поддержкой среди партийного и государственного аппарата.
Этот короткий видеоклип показывает Смилгу и Троцкого на открытии электростанции, что было в то время значимым событием. Еще в октябре 1925 года газета New York Times рассматривала Троцкого, который к тому времени выполнял лишь относительно незначительные функции в экономическом аппарате, как «лидера промышленной армии России».
Таким образом, когда мы говорим о борьбе, товарищи не должны воспринимать ее как просто интеллектуальный вопрос. Это была не просто битва на бумаге. Троцкий и его сторонники были оттеснены в положение меньшинства из-за драматического сдвига в мировом балансе классовых сил. Но исход этой борьбы был открытым. Каждый день, практически на каждом партийном собрании, на каждом собрании руководящих или средних государственных учреждений лидеры и сторонники Левой оппозиции боролись за свою политику и им часто удавалось задавать тон таких собраний.
Троцкий никогда не был в плену иллюзий, что противоречия советской экономики и революции могут быть разрешены только экономическими мерами и сдвигом в государственной политике. Так же как революция была следствием глобальных процессов, ее судьба должна была решаться в глобальном масштабе. Между 1924 и 1927 годами двумя самыми важными полями битвы мировой революции стали Великобритания и Китай.
Примечания:
[1] Заявление 46-ти. URL: https://www.wsws.org/ru/articles/2023/10/22/de46-o22.html.
[2] Лев Троцкий, «К социализму или к капитализму?». URL: https://iskra-research.org/Trotsky/sochineniia/1925/socialism.shtml.
[3] Там же.
[4] Ferdinand Lassalle, Herr Bastiat-Schulze Delitzsch, der ökonomische Julian, oder: Capital und Arbeit, (Berlin: C. Ihring Nachf., 1874), p. 183.
[5] «Платформа Оппозиции: кризис партии и пути его преодоления» (сентябрь 1927). URL: https://iskra-research.org/Trotsky/sochineniia/1927/192709-1.html.
[6] Там же.