Мировой Социалистический Веб Сайт недавно узнал, что Зоря Серебрякова, дочь одного из ведущих большевиков и левых оппозиционеров Леонида Серебрякова, скончалась в возрасте 101 года 26 октября 2024 года. Хотя с момента ее смерти прошло относительно много времени, ее необыкновенная жизнь и судьба заслуживают самой искренней дани памяти и уважения.

Зоря родилась в 1923 году в семье Галины Серебряковой и Леонида Серебрякова, «старого большевика» из рабочей среды, вступившего в партию в 1905 году в возрасте 14 лет.

Год ее рождения стал судьбоносным в политической истории XX века. На фоне поражения немецкой революции в руководстве большевистской партии разгорелась борьба, которая приняла открытый характер с публикацией 15 октября «Заявления 46-ти». Ее отец, который был одним из секретарей партии во время Гражданской войны, а также ее дед по материнской линии, Иосиф Бык, родом с Украины, в прошлом военный врач, а потом командир Красной армии во время Гражданской войны, — оба подписали эту декларацию. Женой Быка, бабушкой Зори, была Бронислава Сигизмундовна Красуцкая, талантливая польская пианистка, которая также вступила в революционное движение в юном возрасте.

Зоря выросла в одной из многих выдающихся революционных семей, принадлежащих к большевистской и оппозиционной среде. Ее родители дружили как с Лениным, так и со Львом Троцким, о которых она вспоминала с большой теплотой. В интервью Мировому Социалистическому Веб Сайту Зоря вспоминала:

Я помню, как к нам домой приходили многие старые большевики и левые оппозиционеры: были Воронский, один из лучших друзей моего отца; Преображенский, который также являлся близким другом моего отца; Троцкий, разумеется, и многие другие. Он также был хорошим другом Бухарина до тех пор, пока Бухарин не начал поддерживать Сталина. В конечном итоге старые большевики образовали тесный кружок. Все очень хорошо знали друг друга. Мой отец безмерно восхищался Троцким, а я была воспитана с большой любовью и уважением к Льву Давидовичу. На самом деле меня познакомили с ним еще в детстве. Я была совсем маленькой, но у меня остались очень яркие и хорошие воспоминания о нем. Многие, конечно, говорят, что он был холоден. Однако в отношениях с моей семьей он был человеком необычайной теплоты. Он проявлял живой интерес ко всем членам нашей семьи, даже по поводу очень личных вопросов, таких как развод моих родителей. (Троцкий был против него и пытался убедить мою мать не бросать моего отца).

После развода родителей Зоря осталась жить со своим отцом. Как она позже вспоминала в интервью: «Я обожала его. Он был для меня всем: матерью, отцом, всем».

Ее мать вышла замуж за Григория Сокольникова, который стал членом Объединенной оппозиции, когда Григорий Зиновьев и Лев Каменев вступили в блок со Львом Троцким против сталинского руководства в 1926 году. Только после исключения участников оппозиции из партии на XV съезде ВКП(б) в декабре 1927 года и капитуляции сначала Сокольникова, а затем и ее отца, Зоря стала жить с новой семьей своей матери. Сокольников был назначен советским послом в Лондоне. Он и Галина Серебрякова жили, как позже описывала Зоря, во «дворце». Она отчаянно хотела вернуться в Москву и воссоединиться с отцом.

Зоря очень гордилась революционной историей своей семьи и часто вспоминала, как Ленин называл ее отца «замечательным рабочим». Она также гордилась тем фактом, что Троцкий несколько раз выражал свое уважение к Серебрякову, несмотря на его последующую капитуляцию, и всегда подчеркивал, что Серебряков ни разу не сказал плохого слова, ни письменно, ни устно, о Троцком. Так, в 1937 году Троцкий писал:

С 1923 до конца 1927 года он, рядом с И. Н. Смирновым, расстрелянным по делу 16-ти, занимал крупное место в руководстве левой оппозиции. В облегчении сближения с группой Зиновьева («оппозиция 1926 года») и в смягчении внутренних трений в оппозиционном блоке, Серебрякову принадлежала, бесспорно, первая роль… Серебряков капитулировал перед правящей верхушкой [в 1929 г.], правда, в более достойной форме, чем другие, но не менее решительно… («Новая московская амальгама» // Бюллетень оппозиции, № 54–55)

После капитуляции Серебряков, как и многие бывшие оппозиционеры, был восстановлен в партии и начал работать над реализацией программы форсированной индустриализации Советского Союза. Зоря описывала его взгляды следующим образом: «Мой отец ушел из оппозиции, потому что чувствовал, что борьба бесполезна, и что он всё ещё может внести свой вклад в конкретную работу. С 1931 года он возглавлял автомобильный транспорт [Центральное управление] и относился к своей работе чрезвычайно серьезно».

В августе 1936 года Серебрякова вновь исключили из партии и арестовали. В том же месяце состоялся первый из трех показательных Московских процессов, завершившийся осуждением и расстрелом Григория Зиновьева, Льва Каменева и других лидеров Октябрьской революции по обвинению в «подготовке террористических актов против руководителей СССР» (при предыдущем аресте многих из них, в 1932–1933 годах, они обвинялись в «контрреволюционном саботаже»). Предполагаемым вдохновителем их «заговора» являлся Лев Троцкий. Серебряков, равно как и Сокольников, был обвинен в тех же преступлениях и стал одним из фигурантов Второго московского процесса, состоявшегося в январе 1937 года. Как и Зиновьев и Каменев до них, они под давлением признались в преступлениях, которых никогда не совершали и о которых даже не догадывались, и были расстреляны. Зоря была убеждена, что угрозы для ее жизни сыграли главную роль в систематическом стремлении НКВД сломить ее отца, в том числе с помощью пыток.

Ее, 13-летнюю, саму допрашивали в течение целых трех недель в тюрьме НКВД на Лубянке. Вся Москва была охвачена ужасом. Еще раз процитируем ее интервью МСВС:

Мы все ждали, когда нас заберет НКВД. Мы не спали по ночам, прислушиваясь к шуму фургонов, проезжающих по двору. Это было жутко. Никто в доме не знал, кто будет следующим, все с ужасом ждали. Они [сотрудники НКВД] медленно поднимались по лестнице, делая вид, что еще не знают, кого им предстоит забрать. Если они стучали в дверь соседа, мы испытывали облегчение, так как это означало для нас как минимум еще один день отсрочки. Одна женщина в нашем доме, чья спальня находилась рядом с лифтом, слегла с нервным заболеванием, потому что она постоянно слышала, как поднимается лифт, и боялась, что ее заберут следующей. В конце концов ее не арестовали, но нервное расстройство осталось с ней. Семь человек из моей семьи были убиты Сталиным. Мать моего отца была сослана в 1937 году, когда ей было 76 лет, и умерла в ссылке в 1940-х годах. Его сестра тоже умерла в ссылке. Его брат, большевик, провел в лагерях восемь лет.

Дед Зори по материнской линии, Иосиф Бык, яркая фигура и выдающийся революционер, был расстрелян уже в октябре 1936 года.

Старых друзей семьи убивали направо и налево. В случае с семьей Льва Каменева, как часто с ужасом вспоминала Зоря, даже сыновья, одному из которых едва исполнилось 15 лет, были увезены и убиты. Семью Зори, опустошенную террором, охватило «страшное отчаяние». Ее мать и бабушка, которые сами были давними революционерами, подумывали о самоубийстве. Ее мать несколько раз клали в больницу из-за тяжелого психологического расстройства. В конечном итоге они обе были сосланы в Семипалатинск на северо-востоке Казахской ССР.

Зоря вскоре присоединилась к ним и стала акушеркой. Весной 1941 года ей разрешили вернуться в Москву. Однако вскоре после этого, 22 июня, нацисты напали на Советский Союз, и она вернулась в Семипалатинск, где начала работать медсестрой. Ее первый муж, Илья Иванович Перевезенцев, погиб весной 1944 года, защищая Советский Союз от нацистского вторжения. В течение всего первого года войны Зоря не только работала, но и пыталась наверстать те несколько лет школьной учебы, которые пропустила в разгар террора. Она поступила в местный педагогический институт, где изучала историю.

Первые послевоенные годы были периодом относительного ослабления государственных репрессий. Зоре разрешили перевестись в престижный Московский государственный университет, и в 1947 году она окончила исторический факультет МГУ. Тем не менее как «дочери врага народа» ей не разрешалось преподавать историю в высших учебных заведениях, и вместо этого она была вынуждена заниматься преподаванием в средних школах Семипалатинска. Здесь она познакомилась со своим вторым мужем, Генрихом Соломоновичем Цвейгом, уроженцем польского Кракова, который бежал от нацистов со своей семьей в 1939 году и выжил во время Холокоста благодаря своему нахождению в Советском Союзе. Их сын Виктор, который впоследствии стал известным биохимиком, родился в 1948 году. В том же году началась новая волна террора. На этот раз он носил откровенно антисемитский характер; многие выдающиеся писатели, писавшие на идише, и еврейские интеллектуалы были арестованы, а в некоторых случаях и казнены. Часто, однако, мишенями становились люди, которые так или иначе пережили Большой террор 1930-х годов, несмотря на свои личные или политические связи с лидерами революции и Левой оппозиции.

В 1949 году муж Зори был арестован за то, что вступил в связь с дочерью «врага народа». Его приговорили к 25 годам лагерей. Ее мать также была повторно арестована и приговорена еще к 10 годам лагерей.

В июне 1950 года Зорю арестовали, а сына поместили в детский дом. В интервью Музею истории ГУЛАГа Зоря описывала, как сотрудники НКВД выкрали последнюю фотографию ее отца, которую она хранила, и рассматривали ее в качестве «важной улики» в ее деле. Однако она отказалась признаться в какой-либо «контрреволюционной» деятельности, — подпадающей под 58-ю статью Уголовного кодекса, — и в итоге была приговорена к 10 годам ссылки в Джамбульской области на территории современного Казахстана за то, что представляла собой «социально опасный элемент». Она обрадовалась, услышав приговор, потому что в отличие от приговора к тюремному или лагерному заключению этот приговор, каким бы суровым он ни был, означал, что она сможет воссоединиться со своим сыном, с которым была разлучена почти год.

Почти два десятилетия непрерывных репрессий, неоднократных арестов и ссылок закончились только после смерти Сталина в марте 1953 года. В 1955 году она смогла вернуться в Москву вместе с сыном. В 1956 году она была реабилитирована. После «секретного доклада» Никиты Хрущева на XX съезде КПСС, в котором глава советской партии — и один из приспешников Сталина во время террора — признал некоторые из самых вопиющих преступлений Сталина, началась первая большая волна реабилитаций. Среди реабилитированных в то время были ее мать и муж, которые теперь также смогли вернуться в Москву. В 1964 году, опираясь на вновь ставшие доступными архивные материалы, Зоря завершила работу над диссертацией о зарождении Советов в русской революции. Однако в том же году Хрущев был смещен, и она не смогла защитить свою диссертацию. Это стало возможным только спустя два десятилетия, в 1988 году.

Ее мать, Галина Серебрякова, проведшая два десятка лет в тюрьмах, ссылках и лагерях, вновь стала известной писательницей. Она завершила работу над трехтомной биографией Карла Маркса, которая широко продавалась, и дружила с семьей Хрущева. Тем не менее, отражая преобладавшую в СССР общественно-политическую атмосферу, она так и не сказала дочери, что она тоже поддерживала оппозицию и подписала в 1927 году Платформу [программное заявление] Объединенной левой оппозиции.

В конце 1980-х годов, когда советская бюрократия под руководством Михаила Горбачева приступила к реставрации капитализма, начали предоставлять свободный доступ к архивным материалам. Эти документы раскрывали, в доселе невообразимой степени, масштабы преступлений сталинизма времен террора. Многие жертвы были реабилитированы только в период «перестройки»; среди них был и отец Зори. Также Зоре вернули дачу отца в Подмосковье, которую Андрей Вышинский, главный обвинитель на Московских процессах, бесстыдно присвоил себе после убийства Серебрякова. Она прожила на ней до конца своей жизни.

Последние три десятилетия жизни Зори совпали с очередной волной политической и идеологической реакции, последовавшей вслед за упразднением Советского Союза в 1991 году. К ее большой чести следует отметить, что на протяжении всего этого периода она сохраняла глубокую приверженность делу восстановления исторической правды об оппозиции и, в частности, о Льве Троцком и своем отце Леониде Серебрякове. Когда в 1990-е годы Вадим Роговин начал публиковать на русском языке историю Левой оппозиции, она поддержала его работу и участвовала в мероприятиях, организованных Международным Комитетом Четвертого Интернационала.

В 2010 году, когда ей было уже далеко за 80, она появилась на российском телевидении в выпуске популярного ток-шоу «Суд времени», где шли дебаты по поводу Льва Троцкого. Зоря, оставшись в меньшинстве, горячо защищала соруководителя революции и создателя Красной армии от антикоммунистических нападок других гостей ток-шоу. Она также писала статьи на исторические темы, настаивая на том, что данные архивов доказывают, что Иосиф Сталин до 1917 года работал на царскую тайную полицию — Охранное отделение (охранка). Она дала множество интервью историкам и изданиям в России и за рубежом, последнее из которых состоялось, когда ей уже было далеко за 90. В атмосфере, сформированной под влиянием планомерной реабилитации Иосифа Сталина и его преступлений — с одной стороны, и антикоммунизма — с другой, ее непоколебимая защита исторической правды требовала огромного мужества и упорства.

О громадном политическом, культурном и интеллектуальном влиянии преступлений сталинизма свидетельствует прежде всего тот факт, что сама она так и не смогла до конца осознать, почему эти преступления произошли. Хотя Зоря ставила историческую правду превыше всего, она рассматривала историю не с точки зрения социальных сил или политических течений, а с точки зрения действий и личных намерений отдельных людей. Это исказило ее понимание как истории, так и политики. По ее мнению, преступления сталинизма были следствием личных качеств Сталина, а судьба Октябрьской революции 1917 года, в конечном счете, решалась только в России. Наряду с этим она была ярой защитницей Никиты Хрущева и Михаила Горбачева. В последние годы жизни она также начала восхищаться Владимиром Путиным.

Таким образом, несмотря на то, что она до конца жизни горячо защищала фигуру Льва Троцкого, она так и не смогла полностью усвоить политическую основу его оппозиции сталинизму и его анализа предательства Октябрьской революции. Однако такой взгляд на историю был не только у нее одной: его разделяли и продолжают разделять многие представители ее поколения и более молодых поколений. Подобные суждения являются результатом десятилетий подавления всякой самостоятельной деятельности российского рабочего класса и уничтожения марксистской культуры в ходе жестокого политического геноцида в период сталинского террора, непосредственной жертвой которого стала семья Зори.

Несомненно, ее судьба и судьба ее семьи являются трагическим олицетворением значения термина «политический геноцид». В меру своих возможностей Зоря Серебрякова делала всё, чтобы помочь будущим поколениям преодолеть страшное наследие этих преступлений. За это ее жизнь заслуживает глубокого уважения всех тех, кто привержен исторической правде и борьбе за прогресс человечества. Мы глубоко чтим ее память.